Но все получилось иначе. Отец умер на третий день. За все время мне ни разу не пришла в голову мысль, что это может случиться и что к этому необходимо готовиться.

 В последний день отец был без сознания и естественно не мог мне дать понять, что ему нужно. И только когда все уже случилось, я вдруг стал испытывать неожиданное чувство, словно отец не ушел, а наоборот, вернулся. Словно мы оба вернулись в те времена, когда он мной руководил, а я свято верил в его всемогущество.

 Это ощущение незримого руководства с тех пор меня не покидало. Однако само по себе оно не требовало никаких перемен и может быть не изменило бы так мою жизнь, если бы не один эпизод.

 Когда отца отпевали, вокруг гроба стояло человек тридцать - семья и друзья-сослуживцы. Служба уже шла сколько-то времени, когда батюшка, проходя мимо с кадилом, наклонился ко мне и спросил:

 “Басурмане что ли? Почему никто не крестится?” Только тут я обратил внимание, что все действительно стоят в какой-то неловкой неподвижности. Я испытывал такие сильные и противоречивые чувства, что даже уши заложило. И одновременно как бы видел все со стороны: маленький больничный храм, эта неловкая сцена. Отец, в младенчестве крещеный в православие, в юности - воинствующий безбожник, в зрелые годы - основательный партиец, как и все его друзья. И мы, его потомки - дети и внуки, оставшиеся некрещеными. Такие образованные. Стоим в храме и не умеем лба перекрестить - басурмане в своей стране. За нас даже молиться нельзя.

 Я вдруг как-то отчетливо понял, что нам - нам с ним - предстоит выводить семью из этого тупика. Что просто хуже уже не будет, потому что в стену мы уже уперлись, а теперь надо разворачиваться и искать выход.

 Когда батюшка отвернулся, я осторожно перекрестился, боясь, что совершаю святотатство и что земля сейчас разверзнется. Но ничего не случилось, кажется даже стало легче...